Второй пожар на Чернобыльской АЭС (23 мая 1986 года)

Катастрофа, произошедшая на 4-м энергоблоке Чернобыльской АЭС ночью 26 апреля 1986 года, в одночасье перевернула жизнь миллионов людей и стала проблемой для целого мира. Однако совсем не многие знают о том, что случилось на АЭС спустя почти месяц после апрельского взрыва.

О следующем ЧП — пожаре 23 мая 1986 года на Чернобыльской атомной электростанции — и сейчас мало что известно. Если бы персонал станции вовремя не заметил огонь, переросший в сложнейший пожар в кабельных тоннелях (галереях) между 3-м и 4-м блоками, и пожарные не потушили пламя, то радиус зоны отчуждения вокруг Припяти был бы не 30 километров, а в десятки раз больше.

Когда после взрыва и пожара 26 апреля личный состав отряда пожарной охраны ЧАЭС в результате гибели, облучения и ожогов выбыл из строя, на станции начал действовать сводный отряд из личного состава пожарных подразделений всего Советского Союза.

Управление сводным отрядом пожарных было поручено начальнику оперативно-тактического отдела ГУПО МВД СССР, подполковнику Владимиру Михайловичу Максимчуку, который и принял на себя руководство по ликвидации пожара, возникшего в кабельных тоннелях (галереях) третьего и четвертого энергоблоков.

Второй крупный пожар за месяц на аварийной атомной станции?! Разум отказывался это принять: «…Когда я подбежал к пожарному штабу, там уже было полно народу — по тревоге подняли всех», — вспоминает Станислав Богатыренко, пожарный, участник тех событий.

По официальной версии, сообщение о пожаре поступило в 2:10 ночи на пункт связи Военизированной пожарной части Чернобыля. В 2:30 на АЭС прибыла оперативная группа пожаротушения во главе с Максимчуком.

Найти источник возгорания удалось не сразу, но начальник караула Владимир Чухарев все же смог его обнаружить: на четвертом аварийном энергоблоке в помещении двигателей главных циркуляционных насосов (402/3) и помещении шахт опускных трубопроводов (403/3-4) горели кабели в металлических коробах, подвешенных под потолками на высоте 6 метров. А попутно горели пластик, горючие стройматериалы и т. д.

Огонь мог по закрытым коробам распространиться в любую точку станции, в том числе и в развалины четвертого реактора, до которого было всего 40 метров.

Просто короткое замыкание в кабельном канале — это еще малая часть беды. В дополнение к этому, во время аварии на станции в большом количестве было разлито турбинное масло. Масла на станции, по сведениям персонала, было около 800 тонн, и сколько его вылилось во время первого взрыва 26 апреля, толком никто не знал.

Но руководители тушения и простые пожарные понимали, что в случае возгорания его очень непросто будет потушить. А если учесть, что оно за месяц нахождения рядом с разрушенным реактором стало радиоактивным, сотня-другая тонн радиоактивной сажи может оказаться в атмосфере.

Да и что такое радиоактивное масло, когда совсем рядом 3-й энергоблок, и уж точно никто не хотел бы на личном опыте узнать, как поведет себя ядерный реактор (пусть и остановленный) во время пожара в кабельных тоннелях под ним.

В целом, по воспоминаниям руководителя штаба пожаротушения, подполковника В.М. Максимчука, пожар был вполне рядовым, ничего сложного. Вот только в тогдашних условиях ЧАЭС, работы по ликвидации были значительно осложнены из-за высокого радиационного фона помещений.

Рядом с очагом возгорания радиационный фон был более 250 рентген в час. При такой дозе излучения человек мог работать только несколько минут.

Максимчук принял решение, которое впоследствии назовут единственно верным: вся техника вводилась в зону ликвидации пожара и оставалась там, а люди работали по 10 минут боевыми группами. Пока одна группа тушила пожар, вышедшие из огня бойцы докладывали готовившимся группам обстановку и разъясняли, что надо делать. Бойцы расчетов работали, сменяя друг друга в несколько смен. Тушение производилось малыми группами при минимальном времени пребывания у очага.

Возникла еще одна проблема — стационарные пожарные водопроводы в месте пожара не функционировали. Пришлось прокладывать магистральные и рабочие рукавные линии от автоцистерн.

Станция была обесточена, в кромешной тьме подвалов кабельных коллекторов пожарным приходилось устанавливать лестницы для подъема на шестиметровую высоту.

«Забравшись, словно акробат, под потолок, я по коробам, как по балкам, добрался до очага возгорания. А стоявшие внизу товарищи, взгромоздившись друг на друга, подали мне пожарный багор длиной два с половиной метра», — вспоминает один из пожарных.

«Танцуя» на раскаленном коробе, один из пожарных, отодрал тугой металлический лист, туда подали пожарный ствол. После этого выполнившая свою работу пожарная команда мчалась обратно — дозиметрист уже минут 15 умолял товарищей покинуть зону.

Он, как будильник, напоминал о грозящей нам смертельной опасности: «Прошло пять минут, десять, восемнадцать». Предельной нормой пребывания были десять минут.

Когда все группы огнеборцев побывали в пекле, пожар еще продолжался — люди по примеру командира пошли туда повторно, без приказа.

Утром пожар был ликвидирован, угроза взрыва третьего реактора миновала.

Все принимавшие непосредственное участие в тушении пожара сразу были отправлены в киевский госпиталь.

Из 318 бойцов пожарной охраны, сражавшихся с огнем и радиацией в ту ночь, многие получили высокие дозы радиации, 40 — попали в госпиталь, в том числе и Владимир Максимчук — он получил огромную дозу радиации, лучевые ожоги ног и дыхательных путей, надолго лишился голоса.

Пожар был строго засекречен, подвиг пожарных, работавших на нем, по достоинству оценен не был. Руководством было принято жесткое решение: о пожаре не распространяться, не стоит будоражить общественность, и без того напуганную словом «Чернобыль».